– Фрэнсис, я знаю, как тебе сейчас нелегко, но у тебя все отлично получается. Главное – не бойся саму себя и своих желаний. Как говорится, будь проще – и люди к тебе потянутся.
– Легко сказать, – вздохнула Фрэнсис.
– Самое время пожелать тебе спокойной ночи и попрощаться, – тоном заботливого папочки произнес Гинсберри. – Завтра новый день, новые знакомства и новые открытия. Успехов.
– Спасибо. – Фрэнсис положила трубку и тяжело вздохнула.
Похоже, Гинсберри не оставил ей выбора. Скорее бы приехал Марк, уже засыпая, подумала Фрэнсис. Правда, теперь ее куда больше заботил не их возможный роман, а то, что она не будет столь одинока в чужой стране.
Утро следующего дня Фрэнсис решила посвятить посещению музея Рембрандта. Не то чтобы она увлекалась живописью, скорее удивлялась людской способности творить прекрасное. Фрэнсис и в детстве плохо рисовала, хотя мать всегда покупала ей лучшие цветные карандаши и краски.
Фрэнсис попросила таксиста остановиться на площади, названной в честь великого голландского художника, решив прогуляться до его дома-музея пешком. Погода стояла превосходная. Пожалуй, чересчур теплая и безоблачная для этого времени года. Солнечные лучи были не по-утреннему палящими, и Фрэнсис пришлось снять жакет.
В позапрошлом веке на Рембрандтсплейн находился крупнейший рынок сливочного масла, превратившийся затем в крупнейший деловой центр. Правда, с наступлением темноты площадь преображалась. Открывались двери многочисленных клубов и баров, привлекая молодежь со всех концов земли.
Трехэтажное кирпичное здание, принадлежавшее некогда жене художника Саскии, не произвело на Фрэнсис особого впечатления. В этом доме Рембрандт потерял жену и четверых детей, а затем долги вынудили его перебраться в еврейский ремесленный квартал Йордаан. Однако годы, проведенные в стенах неприметного дома, были озарены творческим вдохновением и созданием шедевров, обессмертивших имя художника.
Купив входной билет, Фрэнсис направилась к дамской комнате. После уличной духоты ей не терпелось умыть лицо холодной водой. Если верить указателю на стене, туалет должен находиться сразу за поворотом коридора.
– А! – Фрэнсис не поняла, что произошло, но явственно ощутила жжение в левой стопе.
– Простите… ради бога, извините. Я вас не заметил… – Мужчина, стоявший напротив, оказался весьма недурен собой. Высокий, стройный. Лет двадцати шести – двадцати семи.
Фрэнсис пошевелила пальцами пострадавшей ноги и улыбнулась сконфузившемуся незнакомцу.
– Все в порядке. Давайте и я наступлю вам на ногу. Будем квиты.
Мужчина с готовностью выставил вперед ногу. Фрэнсис не сдержала кокетливую улыбку. Попроси она у этого парня нечто большее, чем нога, он бы, наверное, не заставил себя долго упрашивать. Она едва коснулась носком туфли идеально вычищенного ботинка незнакомца.
– Лукас Касл.
– Фрэнсис Симпсон.
– Вы американка?
– Да.
– В Амстердаме по делам?
– Снова да.
– Если верить психологам, на мой следующий вопрос вы должны тоже дать положительный ответ. Как насчет ужина?
– В каком смысле?.. – растерялась Фрэнсис.
Лукас усмехнулся.
– Вы ведь позволите мне загладить свою вину, правда?
– Вы ни в чем не виноваты. – Фрэнсис осмотрелась, словно пыталась найти кого-то.
Нервозность новой знакомой была расценена Лукасом по-своему.
– Только не говорите, что вы здесь с мужем. Мое сердце будет разбито.
– Нет-нет, я одна… – Фрэнсис осеклась, осознав, что слишком разоткровенничалась с незнакомым человеком. Неужели ей мало двух провальных попыток?
Она подняла глаза на Лукаса. Серые дымчатые глаза, казалось, не умели лгать.
– Так как насчет свидания? – спросил Лукас, нарушив затянувшееся молчание.
– Что?.. Я не знаю. У меня сегодня очень много дел, – неумело солгала Фрэнсис.
– Могу я узнать каких?
– Видите ли, – мигом перейдя на деловой тон, начала Фрэнсис, – я тележурналистка. Мы делаем цикл передач об Амстердаме. На сегодня я запланировала разобраться с Рембрандтом.
– Разобраться с Рембрандтом?! – повторил Лукас, округлив глаза.
Громкий смех голландца покоробил Фрэнсис. Что она такого смешного сказала? Интересно, как бы Лукас хохотал, если бы узнал ее основную задачу?
– Простите, я вовсе не собирался вас обидеть, но… – Лукас подавил очередной приступ смеха и продолжил: – Все американцы такие самоуверенные и приземленные. Мы уже не одно столетие не можем разобраться с Рембрандтом, а вы собираетесь сделать это в одиночку за один день!
– Я не одна, – ощетинилась Фрэнсис. – Мне помогает съемочная группа.
– Что-то я их не вижу. – Лукас нарочито огляделся по сторонам.
– Они прибудут позже, когда я немного освоюсь на местности. Какой смысл снимать все подряд?
Лукас снова рассмеялся. Однако, заметив раздраженный блеск в глазах Фрэнсис, посерьезнел.
– Итак, что вы желаете узнать о Рембрандте?
– Самое интересное! – выпалила Фрэнсис. Перед отъездом она едва успела пролистать пару брошюр о художнике, но, кроме избитых фраз о его величии и гениальности, в голову ничего не приходило.
– Тогда вам фантастически повезло. Я обожаю Рембрандта и знаю о нем, без ложной скромности, все… ну или почти все, – добавил, скромно потупив взор, Лукас. – Лучшего гида вам не сыскать во всем королевстве.
– Вот как? – с сомнением спросила Фрэнсис.
– Вы мне не верите? И это после всего, что между нами было?
Фрэнсис ошарашенно округлила глаза и уставилась на мужчину. Что он имеет в виду? Обычно фразу «после всего, что между нами было» можно услышать из уст истеричной девицы, выставленной любовником за дверь после бурной ночи.